Кира Измайлова - Чудовища из Норвуда [litres]
– Но если так, почему отец вообще решил…
– Да не отец ваш, а еще его прадед! Должно быть, опасался чего-то… Скорее всего легкомыслия потомков вроде вас, – добавила я, пригладив ему взъерошенные волосы. – Сами посудите, вдруг бы вы по малолетству и недомыслию проговорились феям о чем-то очень важном? Тогда и вы оказались бы в опасности, и способ, которым можно уничтожить фею, канул бы в небытие… Вы, возможно, избежали бы проклятия, но скоро умерли бы, а Норвуд остался бесхозным. Я ведь верно понимаю: никаких побочных ветвей у семейства нет?
– Нет, – покачал головой Грегори. – Если даже младшие сыновья уходили из семьи, они брали другие имена, но это случалось очень редко. Дед рассказывал, в Норвуде прежде было полным-полно народа, но то было во времена его детства. Потом многие ушли воевать, девушек отдали замуж… Ну а моему отцу досталось доброе пожелание феи. Я – последний мужчина в роду, и… Не хотел тебе говорить, Триша, но у меня осталось всего три лепестка…
– Но их же было куда больше!.. – воскликнула я, припомнив проклятую розу, какой я видела ее в последний раз. Да, она выглядела уныло, но лепестков еще хватало! – Неужто это из-за вашего поступка?
– Должно быть, так. – Грегори отошел от окна, тяжело опустился на кровать, поманил меня к себе, и я охотно села рядом, позволив обнять себя и прижать покрепче. – Сколько лет прошло, а я все не могу понять сути… Что я ни сделаю – все оборачивается против меня! Наверно, если я буду просто лежать и смотреть в потолок, лепесток все равно упадет. Скажем, потому, что я предавался лени, а мог бы в это время пробегать мимо озера и выудить из него незадачливого рыбака! Или, наоборот, остановил бы браконьера и спас оленя…
Я невольно замерла. Кажется…
– Кажется, я поняла, – прошептала я, обхватив его за шею. – Было сказано, та роза срослась с вашей душой. Каждый раз, когда вы делаете что-то, что ранит вас, она теряет лепестки!
– Так выходит… – Грегори рывком сел, отстранив меня, – как бы я ни поступил, все равно… Нет, Триша, постой, что за чушь! Помнишь браконьера? Думаешь, я так уж расстроился, когда он попал медведю в пасть? А лепесток упал…
– Может, и не расстроились, а заноза осталась. Или вовсе пожалели, что это не вы оторвали ему голову, главное, это вас задело. Вы подумайте, припомните, из-за чего еще роза теряла лепестки… Вот из недавнего – я уехала за покупками, а вы рассердились! Но дело было вовсе не в вашей злости, ведь так? – тихо спросила я, глядя в темные глаза.
– Нет, – честно ответил он, – или не только в ней. Мне было… не знаю, как это описать! Я доверился тебе, а ты… Я подумал, что ты сбежала, воспользовавшись моим опрометчивым разрешением, и мне стало настолько горько… Я же ничем тебя не обидел, хоть и пытался! Но то все было притворством, и ты прекрасно это видела, так ведь? А ты вернулась, заговорила со мной как ни в чем не бывало, и тут уж я вспылил!
– Значит, я права, и дело только в вас… И теперь вы, чтобы избавиться от меня… – тихо выговорила я, не отрывая взгляда от его лица.
– Да, я рвал себе душу по-живому, – без тени иронии промолвил Грегори. – Я только хотел, чтобы ты ушла подальше от этого проклятого места, и пусть бы я потом свихнулся от боли, лишь бы тебе ничто не угрожало, лишь бы ты была счастлива…
– Глупое чудовище, – серьезно сказала я и поцеловала его в мною же разбитый нос. – Ну что за чушь вы несете? Как же я смогу быть счастлива без вас? Нашли, понимаете ли, проходимца с большой дороги и решили, что я им соблазнюсь?
– Он хорош собой и обходителен.
– И вы решили, что я польщусь на этакий сладкий леденец, каким он себя выставлял? Не спорю, человек этот Мейнард, может, и неплохой, но пусть уж по нему служанки вздыхают. А от меня вы не избавитесь, можете и не пытаться!
– Больше не стану, – пообещал Грегори и, устроившись поудобнее, обнял меня как-то особенно уютно. – Могу я хоть последние дни прожить…
Он умолк.
– Ну же, договаривайте, – попросила я, заглядывая ему в лицо. – Как именно?
– Да как угодно, – ответил Грегори и грустно улыбнулся. – Лишь бы с тобой… Триша, я в самом деле не хотел, чтобы ты видела, как это будет. Но иначе, кажется, не получится.
– Что-то вы рано сдаетесь, сударь…
– Посчитай, сколько лет прошло… Ты же читала хроники? Посчитай и скажи, много это или мало, рано или поздно!
Я промолчала, потому что Грегори не нужны были утешения, а переубедить его смог бы разве что Джонни – копытом по лбу, и то еще неизвестно, что оказалось бы прочнее…
– Я слышала, вы были злы на отца, – сказала я, помолчав.
– То есть?
– От Моди я слышала, вы осердились на него за то, что он принуждал вашу матушку пытаться родить еще сыновей или хоть дочерей.
– О, ну конечно, – мрачно произнес Грегори. – Слуги слышали кое-что, толком не поняли, домыслили невесть что! Ну да что теперь скрывать? Не было такого. Отец знал, что тягаться с феями не просто бессмысленно, но и опасно, и после очередной неудачной попытки зарекся иметь других законных детей, кроме меня. А матушка вот не сдалась… – Он тяжело вздохнул. – Отец рассказывал мне, когда я вошел в тот возраст, когда уже самому пора думать о наследниках: он и уезжал надолго, и старался ночевать один, но он любил матушку, и по возвращении, сама понимаешь, удержаться не мог… А она, как он ни убеждал ее, как ни старался уберечься, всеми правдами и неправдами ухитрялась понести снова. Так она видела свое предназначение, и не мне ее судить…
– И что же такое с ним сталось? Что вы увидели? Моди сказала, вы не успели, но на похоронах, должно быть, присутствовали?
– Да. – Грегори помолчал. – Я приехал так скоро, как только мог, загнал трех лошадей, но все равно опоздал. Я не мог успеть: даже родной Норвуд будто ополчился против меня – разлился овраг, упало дерево, конь сломал ногу, угодив в яму… Когда я ворвался в дом, отец едва-едва испустил дух. Но я, право, не узнал его. Он был немолод, но еще силен и крепок, как все Норвуды, и в те годы даже седины у него было немного!
Он вздохнул, потом добавил:
– А увидел я иссохшего древнего старика, которого даже ребенок смог бы поднять на руки. Слуги сказали, отец истаял за считаные дни, и все это время он исступленно писал и писал, а когда не мог удержать перо, приказывал Хаммонду привязать его к пальцам… А я, Триша, не могу вспомнить ни слова из его прощального письма!
– Думаете, на нем тоже лежало проклятие, и оно подействовало именно так? – после паузы спросила я.
– Уверен. Но не знаю, не могу представить, какое именно! И если мне предстоит подобное, я не желаю, чтобы ты смотрела на это… Ладно еще иссохнуть, но что, если я начну разлагаться заживо? – его передернуло. – Хотя… если действительно будет так, то прошу – добей меня, Триша, не заставляй мучиться…